Охрана била кинооператора под ребра, когда он снимал крупные планы Щербицкого во время его встречи с матерью
«На экране целый час первый секретарь ЦК Компартии Украины без галстука -- разве не интересно?»
-- Евгений Иванович, почему вы молчали 25 лет?
-- Я сам ничего не знал о судьбе картины, да и сейчас не ведаю, куда испарились эти три роковые копии. Искать их я начал еще в 1995 году, зная, что одна копия хранится в семье Владимира Васильевича, другая -- в архиве ЦК, третья -- в райкоме партии Верхнеднепровска (родины Владимира Щербицкого). Но что же выяснилось: цэковская копия якобы «затерялась» в то время, когда протащили по Крещатику и сбросили в Днепр чучело Щербицкого, обмотанное колючей проволокой. У Рады Гавриловны «органы» изъяли копию еще в 1990 году -- сразу после смерти Владимира Васильевича. А в Верхнеднепровске ее, по-видимому, просто спрятали.
Честно говоря, я надеялся, что хотя бы к 85-летию Щербицкого -- в 2003 году -- фильм будет найден. На экране целый час первый секретарь ЦК Компартии Украины без галстука -- неужели не интересно? Но кинолента словно испарилась.
-- Политик такого ранга «без галстука» в 1978 году -- дело невиданное. Только почему именно вам поручили эту задачу?
-- Я никогда не снимал фильмов о вождях, о партии, о передовиках сельского хозяйства. Меня интересовали другие герои -- художница Татьяна Яблонская, композитор Ревуцкий и другие деятели искусства. Поэтому когда на «Укртелефильме» поползли слухи о том, что «будем снимать о Щербицком», я и усом, как говорится, не повел. Хотя оживление среди режиссеров-партийцев было заметным. Ведь что означало снять фильм о первом лице республики? Для режиссера открылись бы двери туда, куда для «рядовых тружеников идеологического фронта» были закрыты.
Но вдруг директор студии вызвал именно меня и с места в карьер: «Будете снимать фильм о Щербицком!». -- «Шутите?» -- «Не шучу!». -- «Кому это в голову пришло? Я же не член партии!» -- «Оттуда (закатил глаза) спущена директива. Комплектуйте группу!»
А когда я увидел характеристику на себя, которая «шла наверх», то и вовсе растерялся: «Фильмы Ульшина отличаются глубоким психологическим раскрытием человечности… «-- писали те же редакторы, которые клевали меня за отсутствие героики в моем творчестве!
-- Был ли Щербицкий симпатичен вам как человек?
-- Не хочу кривить душой: и в то время и сейчас он мне симпатичен. Уже первым поступком после своего избрания в 1972 году первым секретарем ЦК Компартии Украины: он не переселился на улицу Мануильского, 8 -- в резиденцию его предшественников (Кагановича, Хрущева, Подгорного, Шелеста), а отдал помещение Академии медицинских наук.
«Когда показали хатку матери Владимира Васильевича, я решил: дурят нас!»
-- Ставя творческую задачу, вам рекомендовали делать какие-нибудь акценты?
-- Нет. Просто Щербицкий совершал запланированную поездку по Днепропетровской области, а мы с оператором Виктором Кущом должны были его сопровождать и снимать все, что увидим. Сначала, когда нам показали современные птицефермы и животноводческие комплексы, отличные дороги, жилые массивы, утопающие в зелени, мы подумали, что нас возят по «потемкинским деревням». Но когда мы увидели людей и как Владимир Васильевич с ними общался, от нашего скепсиса и следа-то не осталось! Щербицкий держался просто, не старался никому понравиться.
Помню, одна румяная толстушка на улице Днепропетровска кричала, когда машина его остановилась: «Владимир Васильевич, тут у нас в городе парикмахерских понастроили до черта, а хочется еще и колбасочки, да подешевле!» Щербицкий с грустью сказал: «Да, колбасочки побольше да подешевле не мешало бы». Мы тогда не знали: когда Косыгин требовал направить мясо в среднеазиатские республики, Щербицкий отказался, и вопрос вынесли в Москве на Политбюро…
Наш кортеж то и дело отклонялся от запланированного маршрута. Меня это радовало. Щербицкий шел прямо к людям и, как старый знакомый, начинал с ними разговор о чисто житейских делах. Чувствовалось: ему было неловко от того, что охрана наступала на пятки. Не могу забыть эпизод, когда посреди Днепропетровска он сам остановил машину и направился к детской площадке, присел рядом с детьми. Охрана тут как тут! Спросить, как оператору «очистить» кадр, мы не осмелились. Но нашу реакцию на «сопровождающих» Владимир Васильевич заметил и кое-что предпринял: машину киношников поставили уже не через две от него, а через одну. Это экономило время: мы успевали и добежать, и камеру установить, и снять так, чтобы «сопровождающие» не попали в кадр -- естественную атмосферу общения Щербицкого с разными людьми.
-- А нельзя было поговорить с охранниками напрямую: мол, вы нам мешаете?
-- Говорили! Они обещали учесть наши интересы, но… Вот пример. Приехали в Верхнеднепровск, где жила Татьяна Ивановна, мама Щербицкого, у которой он был нечастым гостем. Показали нам хатку, я подумал: дурят нас! Разве может быть у матери первого в республике человека не хата, а хатка с селянским тыном, две комнатки со скромной мебелью, огородом в две грядки? И решил я часа за два до съемки проверить свои сомнения. Иду по улице, в конце которой -- объект предстоящей съемки. На улице -- никого. На лавочке перед забором сидит необыкновенной красоты кот. Я к нему, а кто-то меня хвать за плечо и потащил в какой-то двор: «Кто такой, почему шляетесь здесь?» -- «Жду приезда Щербицкого». Человек в штатском: «А-а-а, вот и поговорим сейчас… Документы!» Показал. Смеялись вместе. Охранник извинился.
К назначенному часу начали к хатке Татьяны Ивановны подходить земляки. Подъехал и Владимир Васильевич. Он был в сером костюме, светло-голубой рубашке без галстука. Величавый, с седыми висками, высокий, с выражением лица, похожим на апостола. Оператор понял, что надо снимать, снимать, не выключая камеру. Но Витю, как только подходил ближе, стараясь снять Щербицкого крупнее… кто-то так бил под ребра то с одной стороны, то с другой, что он, бедный, постанывал. Но не отступал! Открывается дверь, выходит Татьяна Ивановна. Сын обнимает мать, целует и они заходят в дом.
Охрана тут же преградила нам путь. Спрашиваю: когда они выйдут? Слышу в ответ: ровно через час. Вышел он действительно ровно через час. И уехал в Киев. А мы остались в Верхнеднепровске: надо было снять Татьяну Ивановну отдельно. После сцены расставания они постояли молча, обнявшись. Она тихо плакала, а у него были полные слез глаза) мы должны были выслушать рассказ матери о сыне.
«Рекомендация свыше: семью не снимать!»
-- Наконец-то вы от охраны освободились!
-- Как бы не так! Остался так называемый «уполномоченный». С ним мы познакомились на следующий день. Подъезжаем снова к дому Татьяны Ивановны. Он нас встречает и кричит: «Татьяна Ивановна, к вам приехали. Слышим: «Кого ти там iще привiв?» -- «Кино снимать будут!» Вышла к нам и говорит: «Ну добре, хай знiмають. Тiльки Вовка сказав: хто б не прийшов до мене, щоб я йому одразу подзвонила». Мобилок же тогда не было, стояла у нее «вертушка». Вот и услышали мы с оператором «правительственный разговор»: «Вов, це я! Хлопцi приїхали якесь кiно робить… «И после паузы: «Скажiть свої прiзвiща знiмайте!»
Она рассказывала -- мы снимали: о том, как впервые сама сшила сыну новые брюки, а он сразу же в них полез на дерево и порвал в клочья, о том, что всегда чувствовала, что все три ее сыночка «вийдуть у люди, бо чеснi, працьовитi, до людей гречнi». Один раз я не выдержал и спросил ее: «Почему вы здесь живете одна? Ведь вам 82 года, за водой так далеко ходите, трудитесь от зари до зари». А она без всякой горечи: «Вовка мене приглашав: приїжджай, тобi ж важко. Поїхала до них у Київ. Дивлюся з балкона, а у дверi входять генерали i жїнки такi важнi… Поговорю, було, з двiрником про те, про се, про травицю, що її так мало в мiстi, та й бiжу до Володi: «Вiдвези мене, синочку, додому».
Сняли мы Татьяну Ивановну на ее любимом огороде (жаль, что места не хватило этим кадрам в фильме). Взошли тогда и огурцы у нее, и кабачки, и лук, и морковка. Как она с ними разговаривала! Кого-то ругала, бурча -- «вiчно ти пнешся попереду всiх», кого-то хвалила, кому-то что-то обещала. Сняли ее и среди журналистско-партийной тусовки, когда устанавливали бюст Щербицкого в Верхнеднепровске. Чувствовала себя Татьяна Ивановна очень неуютно -- это было видно.
-- Фильм крепко редактировали?
-- Звучали фразы типа: «Встреч с Лобановским и Олялиным не будет!» Главным нашим редактором я считал помощника Владимира Васильевича -- Константина Продана. Киношное начальство смотрело материал трижды, Продан -- два раза. Кардинальных замечаний не было. Но когда спросил о семье -- где и как снимать, мне ответили: «Рекомендация свыше -- семью не снимать». С какого «свыше», не представлял ни я, ни оператор, ни, думаю, само руководство «Укртелефильма».
Я, правда, не все рекомендации учел и нарезал кадров Рады Гавриловны, супруги Владимира Васильевича, из 20-минутного любительского видеофильма со свадьбы их дочери Ольги (как попала в руки мне эта лента -- отдельная история, сплошной детектив!) Боялся, что в моем фильме обнаружат чужеродные кадры и прикажут вырезать. Пронесло…
«Приезжая в какой-нибудь город, Щербицкий просил, чтобы его передвижение не мешало транспорту на улицах»
-- И какова же судьба вашей картины?
-- Через три дня после того как соответствующие органы опечатали все, что было в монтажной (в день сдачи картины), и вывезли на черной «Волге», заговорили не о фильме, а о моей судьбе. Одни ерничали: «Сверли дырочку на пиджаке!», другие советовали: «Ты ж не Королев, чтобы за секретные материалы тебя награждать», третьи злорадствовали: а вдруг не угодил Самому? Исподтишка раздавались и шипящие голоса наших «патриотов»: зачем русскую песню вставил в фильм?
-- В картине, вы говорите, нет ни хроники, ни текста, значит, весь огонь на себя берет музыкальное оформление. Как вы отбирали мелодии?
-- Я спрашивал у Татьяны Ивановны: какая самая любимая песня у вашего сына, причем любимая с детства, которую он не забывал? Она сказала, что он очень любит многие песни. Особенно те, которые поет Дмитро Гнатюк: «Черемшина», «Очi волошковi», «Сивина». Часто сам пел, даже на трубе играл «Ой ти, дiвчино, з горiха зерня». Но когда слышал зыкинскую «Издалека долго течет река Волга», «то йому аж погано робилося. Бо ж пiсня та -- ну чисто про нього». Мы и вставили в программу фрагмент этой песни. Хотелось показать нашего героя и играющего на трубе, но как это было сделать без домашнего интерьера?
-- Ваше отношение к герою фильма претерпело какие-либо изменения после поездки с ним в ту памятную майскую неделю 1978-го?
-- Я глубже почувствовал этого человека, как мне показалось. Он вписался в круг моих постоянных тем об интеллигентных людях. Щербицкий обладал харизмой, как сейчас говорят. Не делая разницы между людьми, он никогда не давал повода считать себя исключительной личностью. Приезжая в то или иное село, город, просил, чтобы его передвижение не мешало движению транспорта на улицах.
Понимаете, я ему верил.
Но знаете, что меня потрясло? Когда Владимир Васильевич посетил Днепропетровский химико-технологический институт, где учился, то зашел в студенческое общежитие. Постоял над своей бывшей койкой минут пять, опустив голову. Тишина, все замерли… А потом я увидел глаза Щербицкого: в них было такое же точно выражение, как на надмогильном его портрете, написанном художницей Мешковой, -- предчувствие чего-то рокового…
566Читайте нас у Facebook
